Женщина на заданную тему - Елена Минкина-Тайчер

Это надо же, никогда газеты не любила читать, а тут открыла и сразу наткнулась: «Лауреаты премии Ленинского комсомола. Г. М. Зенюк за документальные фильмы “Морская душа” и “Острова”».

– Мама, – засмеялась она, – а вдруг это Гарик? Он же моряком хотел стать, и сочинял здорово, и инициалы подходят. Может, в газете знают? Там и адрес указан – Отдел пропаганды Гостелерадио СССР, и телефон. Может, позвонить?

– Да, – ответили в телефонной трубке – есть такой, Зинюк Георгий Михайлович, морской офицер. Только он сейчас в отпуске. В Одессе.

– Мама, – закричала она, – я еду! Что хочешь, а я еду, это же раз в жизни такое бывает!

За дверью стоял дядя Миша, настоящий дядя Миша, почти и не постарел. Но самое удивительное, он стоял на двух ногах, без всякой деревяшки!

– Ох, я с этой ногой намучился, – засмеялся дядя Миша. – Каждый год нарывала, и все гной тек, неделями не спал. А однажды вместе с гноем вытек осколок, и нога разогнулась! Так-то!

Комната была очень нарядной, с коврами и пианино, приятно посмотреть, но она сразу потянулась к окну. Такой низкий подоконник, у самых колен, и двор внизу – тесный узкий… Но простыни все-таки висели. Белого цвета, «как флаги», вспомнила она и засмеялась радостно.

Тетя Оля, конечно, принялась плакать: «Деточка! А мы-то вас искали! Невестушка наша!» Хороша невестушка, тридцать лет, сын в первом классе!

– А Гарик все не женится, – вздохнула тетя Оля, – погуляет, погуляет и к нам возвращается, разборчив очень.

Гарик, вот кто изменился! Огромный дядька в морской шинели, никогда бы не узнала. Но все такой же мальчишка и фантазер. Срочно ему надо было ей Одессу показать – ночью, под дождем! Они шли по мокрой набережной и вспоминали Старого Казаха, иван-чай, жареное просто. Он все крепче сжимал ее ладони, и это все меньше походило на безобидную встречу двух старых друзей.

– А почему ты не женишься? – спросила она. – Разборчив очень?

– Нет, не очень, – вздохнул он, – просто никто из них не жалеет меня так, как ты.

– А я твой ножик привезла! – вспомнила она. – Ты ведь мне на время подарил.

И тогда он принялся обнимать ее, обнимать прямо на набережной, хорошо хоть, дождь шел и шинель мешала.

– Оставайся, – бормотал он, – оставайся насовсем, прошу тебя!

– А еще шинель надел! – вздохнула она. – А сам как был мальчишка, так и остался. У меня сын, ты про это забыл? И вообще, я ведь замужем. Ты знаешь, сколько развод стоит?

– Я всегда за тобой не успевал, – сказал он не улыбаясь. – Ты всегда была первой. И все делала лучше.

– Ты лучше плавал, – возразила она.

Дождь лил все сильнее, совсем как в мае, и казалось, что сейчас появятся первые листики на деревьях, зацветут цветы. Но это, конечно, только казалось.

Через месяц она получила телеграмму: «Деньги на развод выслал. Сына выращу». Нет, он все-таки был совсем мальчишка!

Она написала ему длинное доброе письмо, что все понимает и очень его любит как близкого человека, как любимого братишку. Но уже прошла целая жизнь, у нее хорошая семья, новая квартира, интересная работа. Она любит этот город, здесь настоящая зима, дома занесены снегом, а на центральной площади построили ледяной замок. И она ничего не хочет менять, да и ему это не нужно, так, детские воспоминания.

* * *

А что она могла написать? Что хочет только одного – вернуться, вернуться туда, в мокрую прекрасную Одессу, где призрачная залитая зимним дождем набережная, и тишина, и сырая колючая шинель у щеки, и высоко над головой его незнакомое родное лицо. И можно забыть, забыть навсегда всю эту жизнь без него, всю эту тоску, службу, покупки, скучную квартиру в новостройке, пустые вечера… Весь этот безликий, ненужный, промерзший по самые крыши город.

Это совершенно правдивая история. Просто она произошла очень давно. Так давно, что сегодня, в нашем стремительном строго организованном времени, кажется нелепой, невзаправдашней и даже смешной. И обстоятельства кажутся смешными, и проблемы, и поступки участников всех тех событий. Хотя самим участникам наверняка было не до смеха, более того, они ужасно переживали, мучились и даже страдали. Потому что человек живет и страдает в своем времени и своих обстоятельствах, а не в какой-то объективной реальности.

А может, эта история не смешная, а просто незатейливая? Ну конечно, незатейливая! Никаких в ней нет общественных проблем, например, или значительных фигур, или, тем более важных исторических событий. Даже неудобно писать такое длинное вступление к такой незатейливой истории, но лучше честно предупредить утомленного и занятого собственным делами читателя, что его не ждет ничего особенного.

Но если рассказ начался, и мы с первых строк заговорили о времени, то придется уточнить, что дело было вскоре после войны. Хорошо, может быть, не сразу после войны, лет десять прошло, а то и больше, – Сталин к тому времени уже умер и продуктовые карточки отменили, но вот исторического разоблачения бывшего горячо любимого вождя еще не случилось. И реабилитации многих граждан, жестоко и поспешно названных врагами народа, тоже не случилось, и врачей продолжали считать вредителями и убийцами, как это ни дико звучит для современного уха. Но жизнь, конечно, текла по своим вечным законам, молодость расцветала и ждала любви, дети бежали в школу, жены стояли в очереди за продуктами, покупали абажуры и шифоньеры, мужчины добросовестно читали газеты, спешили на утренний троллейбус, боролись за успешное завершение пятилетнего плана. И даже война немного поблекла в памяти и уступила место простым ежедневным заботам.

Обозначив время, конечно, нельзя не сказать и о месте действия. А местом, волею судеб, оказался маленький подмосковный городок, а еще точнее – очень небольшой и незначительный механический завод. Там всего-то человек сто работало на этом заводе, каждый – на виду, а женщин и вовсе считай что не было, смешно сказать – двенадцать на весь коллектив: девять в цеху да три в заводоуправлении!

И конечно, все сразу заметили появление новенькой. К тому же она была красоткой. Настоящей красоткой, как в кино, с огромными черными глазами и целой шапкой темных кудрей, рассыпанных по плечам. Ах, если бы только кудри, но ведь был еще наряд! Весь женский коллектив заводоуправления, а надо заметить, коллектив хоть и небольшой, но очень достойный, о чем речь пойдет впереди, так вот, весь женский коллектив тихо ахнул, глядя на тугую черную юбочку до колен, и даже, кажется, с какими-то разрезами по бокам, и такой же черный жакет, подхватывающий талию и легкие бедра. Но главное – свитер! Ярко-красный свитер с высоким роскошным воротом так ловко подчеркивал стройную шею и круглый подбородок, что Витька Филькин аж присвистнул от восторга. И пусть Витька слыл известным всему заводу бабником, это ничего не меняло, красота есть красота.

Конечно, невольные зрители не могли догадаться, что шикарный костюм новенькой сотрудницы перешит из бывшей военной формы отца, перелицованной и перекрашенной в черный цвет, а затейливый фасон почти точно скопирован из замечательного и редкого в те времена заграничного фильма. Со свитером было еще проще. Свитером служила довоенная мамина кофта, одетая задом наперед, так что пуговицы застегивались на спине (что, после небольшой тренировки, было минутным делом), а ворот скреплялся сзади на шее английской булавкой, совсем незаметной под рассыпанными кудрями. На вид красавице было лет двадцать, от силы двадцать два, но она уже успела окончить техникум, настоящий московский техникум, и прибыла на завод по распределению на должность замначальника цеха. А еще через пару месяцев, когда начальник инструментального цеха Петрович окончательно запил и был без шума уволен «по собственному желанию», Алла, или Алла Семеновна, как строго величал ее директор завода, и вовсе стала заведовать этим самым цехом и, кстати, справлялась довольно шустро, так что сотрудники вскоре привыкли к ее молодости и несерьезному для такого дела облику. Из уважения рабочие цеха тоже вскоре стали звать новую начальницу Семеновной, как звали раньше легко позабытого бедолагу Петровича, что ж – в каждом времени свои привычки и свое уважение, смейся не смейся. Хотя, придется признать, буквально в том же месяце у красавицы появилось и другое имя, даже, скорее, не имя, а прозвище, и говорилось оно в рифму, как и полагается прозвищу, а именно – Алла с Урала. Сей поэтический опус принадлежал, конечно, Витьке Филькину, который сразу получил от Аллы Семеновны полный категорический отказ на все свои ухаживания, и теперь ничего другого ему не оставалось, как дразниться и придумывать прозвища.